Значение морозов борис иванович в краткой биографической энциклопедии. Подольск. Дубровицы

Боярин Морозов

«Но чюдно о вашей честности помыслить: род ваш, - Борис Иванович Морозов сему царю был дядька, и пестун, и кормилец, болел об нем и скорбел паче души своей, день и нощь покоя не имуще…»

Протопоп Аввакум. Письмо к боярыне Ф. П. Морозовой и княгине Е. П. Урусовой

По сообщению Григория Котошихина, при царе Алексее Михайловиче было всего 16 знатнейших фамилий, члены которых поступали прямо в бояре, минуя чин окольничего: князья Черкасские, князья Воротынские, князья Трубецкие, князья Голицыны, князья Хованские, Морозовы, Шереметевы, князья Одоевские, князья Пронские, Шейны, Салтыковы, князья Репнины, князья Прозоровские, князья Буйносовы, князья Хилковы и князья Урусовы .

Род Морозовых происходил от знаменитого новгородца Михаила (Миши) Прушанина, дружинника князя Александра Ярославича Невского, героя Невской битвы 1240 года, который «пеш с дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли». Не позднее 1341 года, во времена великого княжения Ивана Калиты, его потомки появились в Москве. Потомок Михаила Прушанина в шестом колене Иван Семенович, по прозванию Мороз, стал родоначальником Морозовых. В 1413 году он построил церковь «на десятине». Его вдова Анна занимала третье место среди великокняжеских боярынь, а один из сыновей, боярин Лев Иванович, в день Куликовской битвы начальствовал передовым полком и был убит татарами. В той же битве погибли и его дядья Юрий и Федор Елизаровичи. Старший сын Ивана Мороза, Михаил, был боярином и в 1382 году исполнял весьма ответственное по тем временам поручение - ездил в Тверь к митрополиту Киприану, которого великий князь Дмитрий Донской не хотел пускать на митрополичий стол. В XV веке от Михаила Ивановича пошел ряд крупнейших боярских фамилий: Морозовы-Поплевины, Салтыковы, Шейны, Тучковы, Давыдовы, Брюхово-Морозовы и Козловы . С XIV и до конца XVII века 14 Морозовых были боярами, двое - окольничими и один - постельничим.

Боярин Борис (в крещении Илья) Иванович Морозов и его младший брат Глеб Иванович представляли собой четырнадцатое колено от Михаила Прушанина. Борис родился в 1590 году, его брат - около 1595-го. Их отрочество и юность пришлись на трагическую эпоху Смутного времени, когда на карту было поставлено само существование государства Российского. Большой вклад в дело спасения последнего православного царства внес тогда дед Бориса и Глеба боярин Василий Петрович Морозов (ум. 1630) . Будучи казанским воеводой, он в 1611 году по призыву патриарха Московского и всея Руси Ермогена во главе казанской рати пришел к Москве и присоединился к первому земскому ополчению, осаждавшему занятый польскими интервентами Кремль. Затем Василий Петрович уехал в Ярославль, где вступил в ополчение Кузьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Вместе с последним подписывал рассылаемые в разные города грамоты с призывом встать «против общих врагов польских и литовских и немецких людей и русских воров».

После избрания 21 февраля 1613 года Земским собором на царство Михаила Феодоровича Романова участники собора направили на Красную площадь особую депутацию из четырех наиболее уважаемых людей, чтобы возвестить народу о своем выборе. В состав этой депутации, объявившей с Лобного места об избрании нового царя, входил и Василий Петрович Морозов.

Через полгода, 11 июля 1613 года, Василий Петрович был одним из главных участников торжественного венчания на царство юного Михаила Феодоровича. Царь не забыл заслуг Морозовых и приблизил их ко двору. Внуки Василия Петровича Борис и Глеб уже с 1614 года были взяты «на житье» во дворец и служили спальниками царя, то есть входили в число самых приближенных к нему людей. В 1634 году Иван Васильевич и Борис Иванович Морозовы были пожалованы в бояре, при этом последний одновременно назначался «дядькой», то есть воспитателем, наследника престола - пятилетнего царевича Алексея.

Борис Иванович был человеком умным, ловким, достаточно образованным и известным своей привязанностью к иностранцам и иностранным обычаям. Так, Адам Олеарий описывает, как он провожал 30 июня 1636 года голштинское посольство в Персию:

«Едва мы немного отъехали от берега, подошел сюда молодого князя гофмейстер Борис Иванович Морозов, доставивший разных дорогих напитков и имевший при себе трубачей своих. Он попросил послов немного пристать, чтобы он мог на прощанье угостить их. Послы, однако, отказались, а так как перед этим… он некоторым из нас на соколиной охоте доставил большое удовольствие, то мы и подарили ему серебряный прибор для питья. После этого в особой маленькой лодке он довольно долго ехал рядом с нами, велел своим трубачам весело играть, а наши им отвечали. Через некоторое время он даже пересел в нашу лодку и пил с нашими дворянами вплоть до утра, после чего он, со слезами на глазах, полный любви и вина, простился с нами» .

Однако далеко не все иностранцы разделяли любовь всесильного боярина к ним. Августин Мейерберг, например, характеризует Морозова в таких нелицеприятных словах, заодно высокомерно осуждая всю московскую образованность того времени: «Этого отрока (Алексея Михайловича. - К. К.) отец поручил боярину Борису Ивановичу Морозову для обучения добрым нравам и наукам; но Морозов не в состоянии был напечатлеть на чистой скрижали отроческой души те образы, о которых у самого его не было в голове понятия. Москвитяне без всякой науки и образования, все однолетки в этом отношении, все одинаково вовсе не знают прошедшего, кроме только случаев, бывших на их веку, да и то еще в пределах Московского царства, так как до равнодушия не любопытны относительно иноземных; следовательно, не имея ни примеров, ни образцов, которые то же, что очки для общественного человека, они не очень далеко видят очами природного разумения. Где же им обучать других, когда они сами необразованны и не в состоянии указывать перстом предусмотрительности пути плавания, пристани и бухты, когда не видят их сами?»

Морозов неотлучно находился при царевиче Алексее в течение тринадцати лет. Именно он познакомил своего воспитанника с Западом, обучал его космографии, географии, привил привычку носить европейскую одежду и вкус к хозяйственной деятельности. О самом Борисе Ивановиче в Москве поговаривали: «Борис-де Иванович держит отца духовнаго для прилики людской, а киевлян-де начал жаловать, а то-де знатно дело, что туда уклонился к таковым же ересям». К несчастью, посеянная и взращенная им в царевиче любовь ко всему заграничному сопровождалась пренебрежением к своему, отечественному, пренебрежением, которое впоследствии перерастет в отторжение, а у сына царя Алексея Михайловича Петра приобретет формы поистине чудовищные, вылившись в лютую ненависть к старой Московской Руси. Даже такой благожелательно настроенный к Алексею Михайловичу историк, как В. О. Ключевский, писал: «Царь во многом отступал от старозаветного порядка жизни, ездил в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, водил ее и детей на иноземную потеху, «комедийные действа» с музыкой и танцами, поил допьяна вельмож и духовника на вечерних пирушках, причем немчин в трубы трубил и в органы играл; дал детям западно-русского ученого монаха (Симеона Полоцкого), который учил царевичей латинскому и польскому» .

Сам боярин Морозов был обладателем редчайшей по тем временам библиотеки. Здесь были книги не только духовного, но и просветительского, светского содержания, не только отечественные издания Московского печатного двора, но и западные издания, выпущенные в Париже, Кельне, Франкфурте-на-Майне, Венеции, Базеле и Кракове. Среди авторов люди Античности и эпохи Возрождения, лица разных национальностей и даже вероисповеданий. Здесь были представлены Аристотель и Цицерон, Саллюстий Крисп и Гален, папа Григорий I Великий и архиепископ Кирилл Александрийский, Аврелий Августин и Альберт Великий, Марсилий Падуанский и Помпей Трог. «Даже по отдельным произведениям можно представить, каковы были тяга к европейской образованности, культурный уровень и интересы в боярской среде… Список книг боярина Б. И. Морозова свидетельствует об образованности высшего московского общества в середине XVII века: латинский язык в те времена был языком науки и знаний» .

Морозовы были не только сильным и знатным боярским родом, они были в свойстве с Романовыми. Первая жена Глеба Ивановича Морозова была из рода князей Сицких, а за ее двоюродным дедом была замужем тетка царя Михаила Федоровича, а это считалось по тем временам близким родством. Именно Авдотья Сицкая — Морозова была посаженной матерью на свадьбе царя Алексея Михайловича.

Борис Иванович Морозов родился в конце XVI века. Ко времени прихода к власти новой династии Романовых он был молодым стольником и вместе с братом Глебом подписался под грамотой об избрании царя Михаила Федоровича.

Оба Морозовы были спальниками молодого царя, а значит, очень близкими, «комнатными» людьми. Поэтому именно Борис Иванович был назначен воспитателем долгожданного наследника престола -царевича Алексея Михайловича, которому исполнилось 4 года. В этой деятельности как нельзя ярче проявилась личность Морозова. Он отнесся к своей задаче с такой ответственностью и любовью, что Алексей Михайлович всю жизнь считал его своим вторым отцом.

Борис Иванович считал, что будущий царь должен иметь разностороннее образование. При обучении грамоте использовались западные гравюры и русские лубочные картинки. На них были изображены «небесные беги» (т.е. движение светил), города, животный мир, охота, античные герои и боги. Борис Иванович заказывал царевичу немецкие наряды, что было высшим достижением отечественной моды в это время.

Русскую историю будущий царь изучал по огромному Лицевому своду— летописи с множеством миниатюр.

Воспитанник боярина Морозова Алексей Михайлович много знал, писал хорошим литературным слогом. Но что важнее всего, его личность не была подавлена этикетом и сложными придворными обязанностями. Письма царя к близким людям написаны живым, непосредственным языком.

Морозов, по воспоминаниям современников, жалел о своем недостаточном образовании.

Судя по всему, он был достаточно образован и грамотен, речь шла. по всей вероятности, о знании иностранных языков. Вряд ли боярин свободно читал европейские книги, но интересная и разнообразная библиотека у него была. Часть ее сохранилась в собрании Аптекарского приказа (сейчас в Библиотеке Академии наук). У Бориса Ивановича были издания, вышедшие в Париже, Кельне, Венеции. Это сочинения отцов церкви, исторические труды и книга знаменитого врача Галена. Сохранился рукописный сборник с переводами на русский язык трудов по древней истории, переводы посвящены Борису Ивановичу Морозову.

Морозов был открыт для всех контактов с иностранцами. Опубликован живой и трогательный рассказ секретаря голштинского посольства о том, как Морозов провожал немецких дипломатов, которые уже отплывали на лодках от Москвы. «Подошел Борис Иванович Морозов, доставивший разных дорогих напитков и имевший при себе трубачей своих. Он попросил послов немного пристать, чтобы он мог на прощание угостить их. Послы, однако, отказались, т.к. перед этим он некоторым из нас на соколиной охоте доставил большое удовольствие, то и мы подарили ему серебряный прибор для питья. После этого в особой маленькой лодочке он довольно долго ехал рядом с нами, велев своим трубачам весело играть, а наши им отвечали. Через некоторое время он даже пересел в нашу лодку и пил с нашими дворянами вплоть до утра, после чего он, со слезами на глазах, полный любви и вина, простился с нами».

Самой сильной страстью Бориса Ивановича Морозова была охота. Он держал соколов и охотничьих собак и целый штат охотничьей прислуги. Боярин устраивал охоты, которые одновременно были светскими и дипломатическими приемами, в 1635 голу он принимал голштинское посольство, которое показывало европейские приемы обращения с соколами.

Охотничьи хозяйства были тогда у многих знатных людей. Выписывали кречетов и соколов, обучали их, устраивали многолюдные охоты на птицу. Зимой ходили на волка и «медвежьи потехи».

Морозов настолько приучил своего воспитанника к этой забаве, что царь Алексей Михайлович отправился на охоту через пять дней после своей свадьбы. Царь не просто наблюдал травлю зверя, а сам ходил с рогатиной. Существует легенда, что во время охоты на царя напал огромный медведь, но его спас святой Савва Сторожевский.

В 1645 году Алексей Михайлович наградил боярского охотника Ивана Лукина за то, что «отыскивал диких медведей». В январе 1646 года он два раза охотился на медведей в Павловском, а между охотами был на богомолье в Саввино-Сторожевском монастыре.

Еще больше, чем травлю «красного зверя», царь любил соколиную охоту. Царь Алексей Михайлович был настолько увлечен этой забавой, что при нем и при его участие было составлено целое пособие -«Урядник сокольничьего пути», где описан церемониал посвящение в сокольники. Имена любимых ловчих птиц были у царя в особой книжечке. Сокольники Морозова были лично известны царю и часто им отличались.

Осенью 1645 года во время подмосковной охоты «утек сокол», его поймал сокольник Морозова Клементин Васильев и был награжден дорогим английским сукном. Охотники Морозова не раз получали подобные царские подарки.

Учеба соколов и кречетов была самым большим искусством. В 1657 году случилось так, что у царя с собой не оказалось птиц. Морозов послал за своими соколами, и они вместе смотрели за их вылетом. Соколы были еще не подготовлены к охоте, «их выноска не была закончена». Алексей Михайлович очень подробно описывал все особенности учебы этих птиц.

Сохранилось немало писем царя Алексея Михайловича на охотничью тему. Живой язык этих писем нисколько не устарел, и мы можем оценить страсть и волнение молодого царя. В одном из писем он подробно, с большим знанием дела, описывает подвиги птицы, которую носит Семен Ширяев, сокольник боярина Морозова: «Дикомыт так безмерно хорошо летает, так погнал да осадил в одном конце два гнезда шилохвостей да два гнезда чирят, так в другой погнал, так понеслось одно утя шилохвост, так ея мякнет по шее, так она десятью перекинулась да ушла в воду, а он ея так заразил, что кишки вон, так она поплавала немножко да побежала на берег, а сокол-то и сел на ней».

Алексей Михайлович стал царем в очень юном возрасте. Существует историческое предание, что, умирая, царь Михаил Федорович поручил своего наследника боярину Борису Ивановичу Морозову. Через месяц после смерти отца шестнадцатилетний царь потерял мать. В этой непростой ситуации совершенно понятно стремление Алексея Михайловича отдать всю власть в надежные руки.

К этому времени в России сложилась обстановка, требующая непременных перемен. Прежде всего, это касалось устройства городов, налоговой системы и центрального правительства. Именно эти проблемы и было призвано решить правительство боярина Морозова.

В январе 1646 года юный царь Алексей Михайлович заменил практически все русское правительство. Во главе важнейших приказов он поставил близких людей. Борис Иванович Морозов стал управлять одновременно несколькими приказами. Среди них были Приказ Большой казны (главное финансовое учреждение страны). Иноземный и Стрелецкий приказы. Кроме того, Морозов управлял и приказом Новой четверти, державшей государственную монополию на питейное дело.

Таким образом, воспитателю царя отдавались в руки основы государственной политики — деньги, армия, наемные иностранные специалисты, в том числе и командиры новых регулярных полков.

Под начало Морозова был отдан и Аптекарский приказ, который был одним из важнейших в системе органов управления этого времени, несмотря на его узкотехническое назначение. Приказ осуществлял надзор за врачами, аптеками, приглашал специалистов из-за рубежа, готовил свои кадры, отвечал за медицинскую помошь в войсках. Но главнейшей его функцией была забота о здоровье царя и его семьи. Поэтому при Романовых на должность главы Аптекарского приказа назначались самые близкие к царской семье люди.

Морозов взялся за государственные реформы с такой же хозяйственной хваткой, с какой он управлял своими вотчинами. Основной его задачей было приведение в порядок финансов государства, которые были в плачевном состоянии. Вначале были проведены меры по сокращению расходов на содержание администрации.

Он провел чистку государственного аппарата, сместил многих руководителей приказов и поставил на их места близких людей. Была распущена часть дворцовой и патриаршей прислуги, а жалование остальных сокращено.

То же было сделано и в органах местного управления. Даже в армии были урезаны оклады иностранных офицеров, стрельцов и пушкарей.

Эти, казалось бы, разумные меры привели к противоположному результату. Многочисленные просители были отданы на произвол дьяков и подьячих, которые резко увеличили поборы.

Большие проблемы накопились к этому времени в жизни городов. Городское население было неоднородным. Почти половина жителей городов числилась в слободах монастырей и знати, освобожденных от податей. Морозов начал перепись городов с тем, чтобы государственные налоги платили равномерно все горожане. Естественно, и владельцы, и жители слобод стали в ряды резких противников правительства Морозова.

Нововведения коснулись и торговых людей. Иностранным купцам повысили налоги.

Кроме того, многочисленные прямые подати заменили налогом на соль. И это реформа была последней каплей в чаше возмущения жителей столицы и многих русских городов.

Казалось бы, замена нескольких налогов одним должна была бы облегчить налоговое бремя, но при этом была введена монополия на соль. Соль вздорожала, а т.к. соленая рыба была обязательным продуктом на каждом русском столе, то подорожала и она. Было разрешено открытое употребление табака, за что еще недавно резали носы. Табачная торговля также объявлялась монополией государства.

Реформы Морозова были, безусловно, вызваны требованиями времени. Они во многом выполнили свои задачи. Государственная казна пополнилась, что дало возможность подготовить армию к длительной русско-польской войне. Кроме того, был дан толчок дальнейшему развитию городов и торговли за счет выравнивания налогового бремени В дальнейшем многие начинания Морозова были продолжены.

Реформы Морозова вызвали бурный протест в Москве среди торгового люда и обычного населения. В январе 1647 года царь женился на Марии Ильиничне Милославской. Невеста была выбрана Борисом Ивановичем Морозовым, который вскоре женился на ее сестре. Таким образом, боярин Морозов стал близким родственником молодой царской семьи. Сразу после своей свадьбы царь Алексей Михайлович отменил соляной налог, но правительство Морозова удержалось у власти. Мало того, оно было пополнено Милославскими, родственниками новой царицы, которые не были умелыми администраторами, но рьяно бросились копить богатства. Они ввели новые налоги и ограничения на торговлю, был придуман казенный аршин для измерения тканей с клеймом орла, который стоил в десять раз больше, чем обычный. Никакие жалобы до царя не доходили.

Все это привело к бурным событиям в Москве, которые были поддержаны во многих городах России. Традиционно эти волнения называются «соляным бунтом».

События развернулись в конце мая 1648 года, когда царь возвращался из Троицы.

Толпа остановила его и начала жаловаться на Морозова и его приближенных, которые были известны особенным мздоимством.

Молодой царь беседовал с народом и, вероятно, не дошло бы до открытого бунта, но слуги Морозова бросились бить народ плетьми по головам.

Шведский резидент писал королю о начале событий в Москве: «16 человек из числа челобитчиков были посажены в тюрьму. Тогда остальные хотели бить челом супруге его царского величества..., за ней шел Морозов, челобитье не было принято и просившие разогнаны стрельцами. Крайне возмущенный этим народ схватился за камни и палки и стал бросать их в стрельцов. При этом неожиданном смятении супруга его царского величества спросила Морозова, отчего происходит такое смятение и возмущение, почему народ отваживается на такие поступки и что в данном случае нужно сделать, чтобы возмутившиеся успокоились. Морозов отвечал, что это — вопиющее преступление и дерзость, что молодцов следует целыми толпами повесить».

На следующий день в Кремль вошла огромная толпа москвичей и, когда царь сошел с крыльца, стала ему жаловаться на притеснения. После богослужения восставшие ворвались в Кремль, причем их было столько, что стрелецкие полки не смогли сдержать натиска. И сами стрельцы, тесно связанные с городскими жителями, не хотели останавливать восставших.

Царь сам вышел на крыльцо и пытался уговаривать народ. По сведениям того же шведского резидента, стрельцы не подчинились приказу Морозова и не стали стрелять в толпу.

Автор одной из самых авторитетных книг о московских делах середины XVII века Адам Олеарий так передавал ход событий: «Когда тут боярин Борис Иванович Морозов вышел на верхнее крыльцо и начал именем его царского величества увещевать народ, ... в ответ раздались крики: «Да ведь и тебя нам нужно!» Чтобы спастись от лично ему угрожавшей опасности, Морозов должен был вскоре уйти. После этого чернь напала на дом Морозова, великолепный дворец, находившийся в Кремле, разбила ворота и двери, все изрубили, разбили и растащили, что здесь нашлось.

Они, правда, застали в доме жену Морозова, но не нанесли ей никакого телесного вреда, а сказали лишь: «Не будь ты сестра великой княгини, мы бы тебя изрубили на мелкие куски».

Восставшие разграбили дворец, но, как писал шведский автор, «они взламывали сундуки и лари и бросали в окошко, при этом драгоценные одеяния разрывались на клочки, деньги и другая домашняя утварь выбрасывалась на улицу, чтобы показать, что не так влечет их добыча, как мщение врагу». Часть москвичей забралась в винные погреба, в которых многие и сгорели, когда во дворе боярина начался пожар.

Восставшие разорили дома нескольких бояр и забили палками дьяка, с именем которого связывался соляной налог. Восставшие снова ворвались в Кремль и требовали выдать ненавистных бояр на расправу. Во дворце решили пожертвовать другими боярами. Два начальника приказов были выданы восставшим и растерзаны перед кремлевскими теремами.

Но народ упорно требовал выдачи царского любимца. Родственники царя угощали вином и медом стрельцов, охранявших Кремль, и московских купцов, духовные лица усовещали озлобленный народ. Царь в один из дней вышел к народу и обещал правосудие, льготы, уничтожение монополий и милосердие.

Со слезами на глазах он просил пощадить своего воспитателя. По словам анонимного шведского автора, царь три раза высылал на переговоры к народу патриарха. Наконец, сам «вышел к народу с обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради Бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу».

В конце концов, Алексей Михайлович обещал отставить Морозова от всех государственных дел. Пользуясь затишьем, Морозова тайно вывезли из Москвы в Кирилло-Белозерский монастырь. Вслед ему царь слал монастырским властям эмоциональные письма. В них он называл боярина своим отцом, воспитателем, приятелем, своей второй натурой. Письма полны опасений за безопасность Морозова. Нигде так не видно, что значил боярин для своего воспитанника, как в этих посланиях в монастырь. Он требовал, чтобы монастырские власти тщательно охраняли Морозова, грозил опалой за оплошность и обещал за все добро, что увидит боярин в Кириллове монастыре, пожаловать их так, что «от зачала света такой милости не видывали».

В конце августа Алексей Михайлович счел, что в городах и особенно в Москве народ поуспокоился, и Морозову неопасно переехать ближе к столице.

Он писал архимандриту Кириллова монастыря: «Как сия грамота к вам придет, известите приятеля моего и вместо моего родного отца, боярина Бориса Ивановича Морозова, что время ему, воспитателю моему, ехать в свою тверскую деревню». А как приедет ко мне Борис Иванович и что про вас скажет, по тому и милость моя к вам будет. И вы отпустите боярина с великой честью, с бережатыми, и велите им беречь его здравие накрепко».

Морозов выехал в свою тверскую вотчину, а оттуда вскоре — в село Павловское. В октябре он уже был в столице на крещении царского первенца.

Правительство Алексея Михайловича в спешном порядке стало готовить новый свод законов. Это и было знаменитое, пережившее полтора века «Соборное Уложение». Его составляла специальная комиссия, но окончательное решение принималось по каждой главе келейно — царем и Морозовым. С этих пор, не занимая никакой административной должности, кроме члена Боярской Думы, Морозов был личным, ближайшим советником царя.

В 1654 году, когда молодой царь решил сам повести войско на польскую войну, Морозов был назначен воеводой в царский полк. Конечно, военными вопросами он не занимался, но его место ближнего советника было официально закреплено.

Это положение Морозов сохранял до своей смерти. В последние годы жизни он тяжело болел. Патриарх Никон, живя в строящемся Новоиерусалимском монастыре, предлагал похоронить боярина в этой «русской Палестине». Но Морозов был похоронен в Кремлевском Чудовом монастыре.

В последний год жизни (1661) он заказал для Успенского Кремлевского собора огромное серебряное паникадило, которое рассматривалось как новое «чудо света». Позднее император Павел воскликнул, глядя на вклад Морозова: «Это настоящий лес». Паникадило безвозвратно погибло во время французской оккупации Москвы в 1812 году.

Служилый олигарх

Если где и существовало несметное количество мифов, помноженное на еще большее число неясностей, так это в родословных и биографиях старомосковской знати до Петра I. Бояре Морозовы, например, утверждали, что ведут свою родословную от некоего Михаила Прушанина. По одной версии, он служил Александру Невскому и даже отличился в знаменитом сражении 1240 года со шведами на Неве. Согласно другой легенде, предок Морозовых пришел в Новгород вместе с самим Рюриком. Впрочем, первым человеком в семействе, чье существование подтверждается документально, стал боярин Иван по прозвищу Мороз, который служил Дмитрию Донскому в Москве,— один из его сыновей погиб на Куликовом поле.

Точная дата рождения самого богатого из Морозовых — Бориса Ивановича в документах отсутствует. Известно, что он начал службу сразу после Смутного времени в 1616 году, а еще через год женился; имя его первой супруги, впрочем, тоже неизвестно. Его подпись стоит на грамоте Земского собора 1613 года об избрании царем Михаила Федоровича Романова.

Судя по всему, Борис довольно рано осиротел и, как отпрыск знатной фамилии, вместе с братом был взят на житье в царский дворец. Придворный врач англичанин Самуэль Коллинс утверждал, что воспитанием Морозова занимался лично царь. В юношеские и молодые годы Борис, несомненно, пользовался покровительством дяди — бывшего казанского воеводы Василия Петровича Морозова, сыгравшего заметную роль в ополчении Минина и Пожарского.

При всей знатности, однако, Борис Морозов не обладал сколько-нибудь значительным состоянием. Первые десять лет придворной службы он был кравчим — разливал вино на званых царских обедах. Первоначально ему принадлежало только 400 десятин земли (десятина — 1,0925 га) наполовину с братом Глебом, с этого и началось его богатство. Через пять лет службы Борису уже лично было дано еще 500 десятин. В течение следующего десятилетия он постоянно выслуживал понемногу еще и еще. Например, в 1618 году, когда польский король вновь пытался захватить Москву, но потерпел неудачу, Морозову "за осадное сидение" было дано 300 десятин земли. К моменту же, когда в 1634 году Борису Ивановичу был пожалован боярский чин, размеры его владений выросли как минимум в три раза. Однако все равно ему было еще далеко до крупнейших земельных магнатов Московии, таких как, скажем, ближайший родственник царя боярин Никита Иванович Романов, в личном владении которого помимо многочисленных деревень находился целый город Романов-Борисоглебский, ныне Тутаев, на Волге.

В ту эпоху, впрочем, как и во все другие времена на Руси, чтобы войти в число самых богатых, нужно было попасть в ближайшее окружение государя, а еще лучше — породниться с царской семьей. Для начала Морозов стал дядькой, его назначили руководить воспитанием царевича, будущего государя всея Руси Алексея Михайловича. И стоило Алексею стать царем, как в том же 1645 году он сделал любимого дядьку главой ключевых ведомств; в тех условиях это фактически означало, что Борис Морозов стал главой правительства. Тогда же из царских владений Морозову было пожаловано два богатейших поволжских села — Мурашкино и Лысково с 23 деревнями в Нижегородском уезде. Одним росчерком пера новоиспеченный фаворит получил 3500 крестьянских дворов и около 10 тыс. крестьянских душ мужского пола.

Рядом с новыми поволжскими владениями Морозова находился Макарьевский Желтоводский монастырь, славившийся самой крупной в России торговой ярмаркой. Вообще Нижний Новгород и прилегающие к нему земли в XVII веке относились к числу экономически наиболее развитых в стране. В отличие от большинства других частей Московского царства там гораздо быстрее развивались торговля и промыслы, появлялись первые мануфактуры, местами даже использовался наемный труд. Получение здесь столь лакомого куска собственности открывало перед Морозовым широкие перспективы обогащения.

Однако на этом рост земельных владений магната Морозова не остановился. Вскоре боярин упрочил свое положение при дворе, став царским родственником. Он женился на Анне Милославской, сестре супруги Алексея Михайловича Марии, которую чуть ранее заботливый дядька лично подобрал для своего воспитанника. Теперь уже он не выслуживал вотчины, а как частное лицо боярин Морозов покупал их у боярина Морозова — премьер-министра.

Сделать это было тем легче, что даже в середине XVII столетия, по прошествии почти 30 лет после Смутного времени, в центральных уездах сохранялось немало заброшенных земель, где некогда находились села и деревни. Земли эти принадлежали казне, но дохода никакого не приносили. Вот новый глава правительства и решил провести приватизацию убыточных активов. Как водится, на выгодных для себя условиях. Подобным образом в руки Морозова, в частности, попало село Котельники; сейчас это довольно крупный поселок в ближнем Подмосковье между Капотней и Дзержинским. Некоторое время спустя, когда после 1654 года началась война России и Польши за украинские земли, боярин добился разрешения переселять на принадлежащие ему пустоши пленных белорусских крестьян. К слову сказать, подобная "приватизация" даже при всей ее очевидной коррупционности шла на пользу государству: в тех же Котельниках за 20 лет после передачи села Морозову размер пашни, который поначалу составлял 20 десятин, вырос более чем в 30 раз. Другой пример: в Вяземском уезде на месте 200 выкупленных у казны пустошей было заново отстроено и заселено 18 деревень.

Бизнес по-старомосковски

Приватизацией земель прирастание богатств Морозова не ограничивалось. Страна восстанавливалась после Смутного времени. А в Европе появилась устойчивая тенденция к развитию рынка, предпринимательства, денежных отношений. Новые экономические веяния доходили и до России. Началось все с торговли — ею тогда занимались не только купцы, но и почти все слои населения. Нижнего чина дворянин, отправляясь по государевой службе в дальний уезд, прихватывал с собой хотя бы отрез сукна на продажу — какая-никакая прибавка к скудному жалованью. Что тогда говорить о боярах с их колоссальными вотчинами и весом при дворе — тут уж нельзя было не развернуться. Первая известная торговая операция Бориса Морозова была совершена в 1632 году, когда во время начавшейся войны с поляками он вместе с братом Глебом поставили 100 четвертей хлеба, что составляло 600 пудов, или около 10 т, для нужд русского войска.

В дальнейшем высокое служебное положение боярина Морозова способствовало тому, что его сделки с казной превратились в один из главных источников его личных доходов. Во время очередной войны, уже в 1660 году, он вместе с купцом Гурьевым продали войску 10 тыс. четвертей ржи. Торговля хлебом интересовала боярина особенно сильно из-за его нижегородских владений. Разница в цене выращенного здесь зерна по сравнению с Москвой составляла три-четыре раза. Такая прибыль подвигла Морозова не просто реализовывать собираемый в собственных угодьях урожай, а заняться его скупкой поблизости и перепродажей. Для хранения закупаемого зерна в Нижнем Новгороде было построено три огромных житных двора с 38 житницами. Там, где есть хлеб, появляется и хлебное вино — водка. Причем продукцию собственных винокурен Морозов продавал своим же крестьянам в сельских кабаках, а излишки поставлял на рынок за пределы вотчины. Только в 1651 году из его нижегородских владений в Казань было продано 10 тыс. ведер вина (ведро — 12, 299 л).

Торговля Морозова не ограничивалась внутренним рынком. Часть производимого в его хозяйстве товара шла за границу. Особым спросом в Европе в то время пользовался поташ, получавшийся путем многократного пережигания древесной золы и использовавшийся, в частности, при производстве мыла. В середине XVII века один француз предлагал даже целую схему экономического освоения российских ресурсов: сначала сжигать лес и перерабатывать его в поташ, а потом на образовавшихся полях выращивать хлеб — все, разумеется, ради доходов на внешнем рынке.

Морозов, по всей видимости, был в курсе этой идеи и очень увлекался поташным производством. В его владениях находилось самое большое количество поташных предприятий в России. Что характерно, на вредных работах использовались не только крестьяне (в основном бедняки, не способные платить нормальный оброк), но и специальные наемные работники — "деловые люди", как их тогда называли. Одна бочка поташа стоила около 35 руб., а в морозовских вотчинах их производили сотнями. Главными зарубежными партнерами боярина были голландцы. Шведский резидент в Москве Карл Поммеренинг не без оснований утверждал, что именно с подачи Морозова, торговавшего с Европой через Нидерланды, в 1649 году из России под предлогом борьбы с кромвелевской революцией были окончательно выдавлены англичане. Нетрудно догадаться, кто тут же занял их место.

Принявший православие голландец Андрей Виниус был и советником правительства, и бизнес-партнером возглавлявшего это правительство Бориса Морозова. В 1640-х годах они на паях пытались построить металлургический завод в Туле. Тогда эта затея не удалась, но боярин не отказался от идеи производить в России железо. В 1651 году он пригласил из-за границы мастера, который должен был организовать "рудню на мельнице" в его подмосковном селе Павловском. Поскольку в качестве сырья тогда использовалась только так называемая болотная руда (отложения на дне болот бурого железняка — лимонита), из нее получался низкокачественный металл. Тем не менее павловские "железные заводы" продолжали работать и после смерти Морозова.

Еще одну рудню боярин завел в поволжском Лыскове. Но прежде, чем строить здесь новый завод, он целый год анализировал его возможную прибыльность, изучая опыт соседнего Макарьева монастыря. И в итоге решил не жалеть инвестиций. В число других принадлежавших боярину производственных активов входили полотняный "хамовный двор" в селе Старое Покровское Нижегородского уезда, где работали ткачи-поляки. Морозов поставлял в государственную казну юфть — специально выделанную водостойкую кожу, которую тогда использовали при изготовлении армейских сапог. В 1661 году из боярских вотчин было продано 76 пудов юфти на сумму 1156 рублей 60 алтынов.

Еще одной немалой статьей доходов боярина стало ростовщичество. Конечно, у Морозова не было своего банкирского дома, как, скажем, у Ротшильдов, но он весьма охотно давал разные суммы в долг под проценты. Мелкие дворяне занимали относительно небольшие суммы — 200, 400, максимум 600 руб. Так образовывалась его клиентела среди служилых людей. Кредиты иностранным купцам, дававшиеся обычно при заключении торговых сделок, бывали и в десять раз больше тех, что брали небогатые служилые дворяне. Самый крупный из известных разовый кредит составил 8 тыс. руб. Общее число должников Морозова могло достигать 80 человек, а годовая сумма выплат по процентам составляла около 85 тыс. руб. В его долговые сети попадали даже члены царской семьи, как, например, это произошло с сибирским царевичем Алексеем Алексеевичем.

Ну и разумеется, в условиях вотчинного государства, каким было Московское царство, важную статью доходов составляла занимаемая в этом государстве должность. Вернее сказать, то, что благодаря этой должности можно было получить. Одним окладом 900 руб. (по правде говоря, это была весьма немалая сумма) дело, конечно же, не ограничивалось. И русские, и иностранные источники отмечают невиданный рост взяток в период 1645-1648 годов, когда Морозов, пользуясь безграничным доверием нового, еще совсем молодого царя Алексея Михайловича, достиг наивысших служебных постов и сосредоточил в своих руках почти все управление государством. Как свидетельствовал иностранный путешественник Адам Олеарий, в это время в Москве сложилась целая сеть, состоявшая из приказных людей и занимавшаяся разного рода неформальными поборами с населения. Ее звеньями руководили расставленные на наиболее важных должностях доверенные лица Морозова, а цепочка взяток вела на самый верх. В результате, например, попасть на российский рынок могла только та иностранная компания, которая приносила "больше всего подарков" лично главе правительства.

Кроме того, Морозов, судя по всему, был непревзойденным мастером освоения казенных средств. Взять хотя бы осуществленное именно при морозовском правительстве возведение укреплений в Кирилло-Белозерском монастыре. Утверждалось, что через этот медвежий угол на Москву с севера якобы могли пойти шведы. До самого Кириллова от тогдашней шведско-русской границы пролегали сотни километров труднопроходимой местности. И даже если в течение короткого лета использовать речной путь, вариант массового вторжения здесь был скорее гипотетическим, чем реальным. По крайней мере, сами шведы на это так и не решились, а бывающие здесь туристы до сих пор удивляются, зачем на Вологодчине построили самую большую в Европе крепость, которая, как и все самое большое на Руси, так ни разу и не была использована по назначению. Впрочем, лично Морозову эти стены пригодились: летом 1648 года он сбежал в Кирилло-Белозерский монастырь, чтобы укрыться здесь от Соляного бунта, когда не согласные с его методами управления москвичи требовали выдачи и казни царского фаворита.

Траты и риски

Точные размеры состояния Морозова неизвестны и с трудом поддаются исчислению. Судя по всему, и 350 лет назад на Руси не было принято показывать все свои доходы. Иммунитетом Морозову служила "слава и сила" самого богатого и влиятельного человека после царя и патриарха. Как сообщает Мейерберг, после смерти боярин оставил "несметное число серебряных рублей, золотых червонцев и иоахимталеров". Об истинном богатстве Морозова можно судить хотя бы по тому, что лишь на одну из многочисленных раздач милостыни в память после его кончины было потрачено 10 тыс. руб. Собственно, именно по расходам, как сейчас, так и тогда, можно косвенно судить и о реальных доходах.

Но далеко не все богатства, особенно в XVII веке, измерялись только деньгами. Взять хотя бы сохранившиеся в хозяйственном архиве Морозова описи столовых запасов, предназначавшихся для его личного пользования и угощения высоких гостей. Вот в январе 1652 года он пишет своему приказчику Андрею Дементьеву в подмосковное село Павловское, повелевая тому засолить и приготовить к торжественному приему царя 180 свиных туш. Мясо везли 37 подводами из другого уезда, и в итоге обнаружилось, что не хватает двух пудов — одна подвода по дороге потерялась. Судя по сохранившимся документам, за эту "усушку-утруску" скорый на расправу боярин никого наказывать не стал — столь незначительной, видимо, была для него потеря 32 кг мяса. Еще одна опись, датируемая декабрем 1650 года, свидетельствует о размерах натурального оброка, который крестьяне только одного села Троицкого в Нижегородском уезде должны были поставить на боярский стол к Рождеству: "с каждого дыма" полагалось взять одного гуся, по одной курице, да еще по пуду "свиных мяс, добрых и хлебных". Только одна скромная партия живой рыбы, которую по прихоти Морозова возили с Волги в Москву, могла состоять из 7 стерлядей, 69 щук и 163 карасей. Согласно еще одной описи, "для боярского обихода" было доставлено восемь бочек вина — снова по случаю "государева прихода" в гости к Борису Ивановичу.

В Москве и ближайшем Подмосковье у Морозова было как минимум четыре личные резиденции. Одни палаты, как и полагалось, прямо в Кремле, рядом с царским дворцом и Чудовым монастырем. Еще одно подворье находилось в районе Воронцова поля; после смерти боярина, согласно его распоряжению, здесь была устроена богадельня. Главной загородной резиденцией было село Павловское, ныне Павловская Слобода, куда теперь лучше ехать по Новой Риге, а раньше — во времена Морозова — ездили через Тушино. В Павловском находился целый агрогород, обслуживавший боярина и его многолюдный двор. Помимо уже упомянутых железоделательных заводов здесь были разбиты сады и устроены пруды с рыбой, по всей видимости, чтобы лишний раз не ездить на Волгу. Сюда же на званые обеды могли приезжать царь и царские вельможи. Да и сам патриарх Никон, выходец из Макарьевского Желтоводского монастыря, вскоре начал строить свою резиденцию по той же дороге — в Новом Иерусалиме. Скромная усадьба в Котельниках служила охотничьим домиком — Морозов был страстным любителем соколиной охоты, к которой приучил и царя Алексея Михайловича. А вот в селе Городня на Волге под Тверью (оно и сейчас находится за Завидово на трассе Москва—Санкт-Петербург) боярин построил целый деревянный замок. До наших дней он дошел в описании голландца Николаса Витсена, и известно, что Морозов поселился здесь, когда в 1648 году решил перебраться из ссылки в Кириллове поближе к столице.

Трудно представить себе богатого человека без подобающего его статусу средства передвижения. Bentley тогда еще не изобрели, так что боярину приходилось довольствоваться каретой, которую ему по случаю свадьбы подарил лично Алексей Михайлович. Салон экипажа был обит золотой парчой с подкладкой из дорогих соболей, а ободья колес и прочие внешние украшения выполнены из чистого серебра. Жаль, что попользоваться роскошным подарком боярин смог недолго: в июне 1648 года участники Соляного бунта в считаные минуты превратили карету в груду щепок. Разгромленным оказался вообще весь богато обставленный дом Морозова в Кремле. Со словами "то наша кровь" все, что там находилось, восставшие "изрубили, разбили и растащили, а чего не могли унести — попортили". Самому же боярину, чтобы спасти жизнь, пришлось, забыв о шикарном выезде, бежать верхом во весь опор.

Впрочем, богатство и роскошь были вскоре восстановлены и стали даже еще большими. Уйдя с официальных государственных постов, боярин, пусть и в меньшей степени, чем раньше, все же сохранил влияние на царя. Он по-прежнему мог "решать вопросы" на самом высоком уровне. Только теперь у Морозова было значительно больше времени, чтобы заниматься собственным хозяйством. Наибольшее процветание его вотчинной империи приходится как раз на 1650-е годы.

Ненормальный феодал

По учебникам истории мы привыкли считать, что боярин — этот тот, кто с животом и длинной бородой, в высокой горлатной шапке и долгополом кафтане, сидит подле царя на лавке в Грановитой палате и всеми силами противится всему новому и прогрессивному. Как сообщал своим заказчикам завербованный шведской разведкой и бежавший на Запад дьяк Посольского приказа Григорий Котошихин, "а иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные". Подобное описание, однако, не всегда согласуется с реальностью. Да и исключений было не так уж мало. Среди потребительских трат Морозова, к примеру, наряду с предметами роскоши известное место занимала и покупка книг. В его домашней библиотеке наряду с изданиями на русском языке, которые выпускал Московский печатный двор, были и выписанные из Литвы книги на латыни, в том числе политические сочинения Цицерона и исторические — Тацита.

В отличие от многих других крупных землевладельцев боярин Морозов лично руководил своим огромным хозяйством. Он вел переписку с приказчиками, контролировал их деятельность, решал возникавшие внутренние споры, гасил конфликты, наказывал и жаловал, вмешивался в любую мелочь. Если не каждый день, то уж точно несколько раз в неделю из-под его пера выходили письма со все новыми и новыми распоряжениями и поручениями. В его колоссальных владениях действовала жесткая централизованная система управления, копировавшая вертикаль, существовавшую на уровне государства. Для координации деятельности отдельных звеньев хозяйства в Москве был создан специальный частный приказ, аппарат которого собирал информацию о положении дел на местах, осуществлял общий контроль и учет, готовил регулярные доклады хозяину и занимался рассылкой корреспонденции. Приказные люди Морозова имели большую власть, они составляли единую команду и обладали значительным весом не только в боярской вотчине, но и за ее пределами. Главными исполнителями выступали местные приказчики и подчиненные им приставы. Их функции определялись в специальных наказах. Приказчик отвечал за боярское хозяйство и промыслы, собирал крестьянский оброк, следил за исполнением барщинной повинности, осуществлял функции суда первой инстанции. Обо всех мало-мальски значимых подробностях местная администрация должна была докладывать в центр.

И вот еще что было интересно: при всей своей безусловной жесткости и авторитарности крепостником-то Морозов как раз и не был. Наоборот, он даже всячески сопротивлялся введению крепостного права. Судите сами: крестьянский оброк не составлял в его доходах решающей доли. Большая часть денежных средств, насколько можно судить, шла от торговли и промыслов. К тому же при таком количестве крестьян брать с них можно было гораздо меньше, чем собирали другие феодалы. Известно, что, переманивая домовитых хозяев в свои владения, Морозов и вовсе на какое-то время предоставлял им полное освобождение от оброка и других повинностей. Какой-нибудь соседний мелкий помещик со своими жалкими десятью дворами иной раз мог оказаться беднее крестьянина, жившего за "сильным человеком". Да и собирать оброк с десяти человек совсем не то же самое, что с десяти тысяч. Жить в вотчине такого магната, как Морозов, было явно лучше: и платить нужно меньше, и кредит, если что, легко можно получить, и защита от других сильных или просто лихих людей тоже будет. Вот и бежали крестьяне — не столько на Дон, сколько в крупные боярские латифундии. В свою очередь, дворяне, составлявшие основу ополчения в Московском царстве, постоянно требовали от государства запретить этот переход, то есть, собственно, и ввести крепостное право. В итоге под давлением дворянства магнаты были вынуждены уступить, такова была плата за лояльность войска в условиях бунташного века. Но даже после принятия Соборного уложения 1649 года, формально завершившего установление крепостничества в России, конкретные механизмы сыска и возвращения беглых прежним хозяевам не были прописаны еще как минимум десятилетие. И тут, конечно, без Морозова не обошлось.

В конце жизни один из богатейших людей России страдал подагрой и водяной болезнью. К его услугам, разумеется, были лучшие иностранные лекари из Аптекарского приказа, но все, увы, имеет свой предел. Борис Морозов умер в 1661 году. Даже в последний год жизни, редко вставая с постели, он пытался контролировать дела в собственном огромном хозяйстве. Причем не только из-за того, что он уже не мог жить иначе. Передать управление огромным хозяйством оказалось некому — у боярина Морозова так и не появилось детей. Как писал один из современников, "он много раз видел себя отцом", но дети, по всей видимости, умирали в младенчестве.

В итоге круг наследников оказался невелик. Год спустя умер брат Глеб, еще через некоторое время скончалась и вдова Бориса Ивановича — Анна Морозова-Милославская. Сразу же после ее смерти львиную долю — села Павловское, Мурашкино и Лысково забрал себе царь Алексей Михайлович. Для их управления на государственном уровне был создан Приказ тайных дел.

Немалая часть остальных владений перешла вдове Глеба — известной деятельнице церковного раскола Феодосии Морозовой-Соковниной и ее сыну Ивану. Но вскоре их обоих бросили в тюрьму, где они и закончили свой век. Причем некоторые до сих пор считают, что причиной тому были не столько религиозные споры, сколько слишком большой кусок богатства, доставшийся довольно молодой вдовице. Всю собственность арестованных конфисковали. Так хозяйственная империя боярина Бориса Ивановича Морозова, выросшая благодаря близости этого главы правительства к казне государства, оказалась государством же и поглощена.

МОРОЗОВЫ, боярский род - ста-ро-мос-ков-ский бо-яр-ский род.

Ро-до-слов-ная ле-ген-да о про-ис-хо-ж-де-нии Морозовых от нов-го-род-ца Ми-ши Пру-ша-ни-на убе-ди-тель-но оп-ро-верг-ну-та В.Л. Яни-ным. Ро-до-на-чаль-ни-ки Морозовых - бра-тья Иван Мо-роз (первая половина XIV века), боя-рин московского князя и великого князя вла-ди-мир-ско-го Ива-на I Да-ни-ло-ви-ча Ка-ли-ты, и Ва-си-лий Ту-ша (первая половина - середина XIV века).

Из сы-но-вей Ива-на Мо-ро-за наи-бо-лее из-вест-ны: Фё-дор Ива-но-вич Мо-ро-зов (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.); Лев Ива-но-вич Мо-ро-зов (? - 1380 годы), боя-рин великого князя вла-ди-мир-ско-го Дмит-рия Ива-но-ви-ча Дон-ско-го, по-гиб в Ку-ли-ков-ской бит-ве 1380 года (по не-ко-то-рым дан-ным, яв-лял-ся 2-м вое-во-дой пол-ка ле-вой ру-ки русских войск); Ми-ха-ил Ива-но-вич Мо-ро-зов (? - не ра-нее 1382 года), боя-рин великого князя вла-ди-мир-ско-го Дмит-рия Ива-но-ви-ча Дон-ско-го, был по-слан в 1382 году в Тверь для пе-ре-го-во-ров с митрополитом Ки-приа-ном, 5 его сы-но-вей ос-но-ва-ли 5 вет-вей ро-да.

Из-вес-тен сын Ф.И. Мо-ро-зо-ва - Се-мён Фё-до-ро-вич (? - 1433 годы), боя-рин зве-ни-го-род-ско-го князя и великого князя мо-с-ков-ско-го Юрия Дмит-рие-ви-ча, убит сы-новь-я-ми по-след-не-го - князь-я-ми Ва-си-ли-ем Юрь-е-ви-чем Ко-сым и Дмит-ри-ем Юрь-е-ви-чем Ше-мя-кой за то, что по-со-ве-то-вал Юрию Дмит-рие-ви-чу при-ми-рить-ся с из-гнан-ным им из Мо-ск-вы князем Ва-си-ли-ем II Ва-силь-е-ви-чем, что вы-зва-ло мас-со-вый отъ-езд слу-жи-лых бо-яр в Ко-лом-ну к Ва-си-лию II.

Ос-но-ва-тель первой вет-ви Ва-си-лий Ми-хай-ло-вич Сле-пой (гг. рож-де-ния и смер-ти не-изв.). Его сын - Гри-го-рий Ва-силь-евич По-пле-ва (? - около 1490 год), боя-рин (не позд-нее 1475 года), в конца 1475 года со-про-во-ж-дал великого князя мо-с-ков-ско-го Ива-на III Ва-силь-е-ви-ча в Нов-го-род, 2-й на-ме-ст-ник в Нов-го-ро-де (1481 год), 1-й на-ме-ст-ник в Во-ло-где (1489/90 год), в 1489 году ко-ман-до-вал пе-ре-до-вым пол-ком во вре-мя по-хо-да русских войск на Вят-скую зем-лю.

Из его сы-но-вей наи-бо-лее из-вест-ны: Иван Гри-горь-е-вич По-пле-вин-Мо-ро-зов (? - 1554 год), боя-рин (1527 год), в 1495 году в чи-не столь-ни-ка уча-ст-во-вал в про-во-дах великой княж-ны Еле-ны Ива-нов-ны в Великое княжество Ли-тов-ское (ВКЛ), околь-ни-чий (1507 год), воз-глав-лял русское по-соль-ст-ва в Ка-зан-ское хан-ст-во (1507-1508 годы, 1512 год), уча-ст-ник русско-ли-товской вой-ны 1512-1522 годов, 2-й (1514, 1516, 1538-1541 годы) и 1-й (1514-1515, 1548, 1550-1551, 1552-1553 годы) на-ме-ст-ник в Нов-го-ро-де, в 1514 году уча-ст-во-вал в со-став-ле-нии до-го-во-ра с ган-зей-ски-ми го-ро-да-ми, был од-ним из вое-вод, до-пус-тив-ших про-рыв войск крым-ско-го ха-на Му-хам-мед-Ги-рея I к Мо-ск-ве в 1521 году, в 1522-1523 годы в опа-ле, на-ме-ст-ник в Му-ро-ме (1527 год), 2-й вое-во-да в Ко-ст-ро-ме (1527/28, 1537 годы), Вла-ди-ми-ре (1537 год), 1-й вое-во-да в Вязь-ме (1534 год), в декабре 1533 года уча-ст-во-вал в со-ве-ща-нии у на-хо-див-ше-го-ся при смер-ти вел. кн. мо-с-ков-ско-го Ва-си-лия III Ива-но-ви-ча, в 1547 воз-глав-лял Бо-яр-скую ду-му в от-сут-ст-вие ца-ря Ива-на IV Ва-силь-е-ви-ча Гроз-но-го, в 1552 году вхо-дил в ко-мис-сию по управ-ле-нию Мо-ск-вой в от-сут-ст-вие ца-ря, при-нял по-стриг с име-нем Ио-на в Ио-си-фо-Во-ло-ко-лам-ском мон.; Ва-си-лий Гри-горь-е-вич По-пле-вин-Мо-ро-зов (? - около 1544 года), боя-рин (1531 год), на-ме-ст-ник в Пе-ре-вит-ске (1509 год), 2-й на-ме-ст-ник в Нов-го-ро-де (1541-1542 годы), воз-глав-лял русское по-соль-ст-ва в Крым-ское хан-ст-во (1509-1510 годы), Великое княжество Ли-тов-ское (1522-1523, 1537 годы), уча-ст-ник русско-ли-товской вой-ны 1512-1522 годы, околь-ни-чий (1522 год), в декабре 1533 года уча-ст-во-вал в со-ве-ща-нии у великого князя мо-с-ков-ско-го Ва-силия III Ива-но-ви-ча, ос-но-ва-тель стар-шей ли-нии 1-й вет-ви ро-да; Яков Гри-горь-е-вич По-пле-вин- Мо-ро-зов (? - ок. 1541 год), околь-ни-чий (1531 год), впер-вые упо-ми-на-ет-ся в 1495 году, уча-ст-во-вал в приё-ме ли-тов. по-слов (1529, 1530 годы), в 1531 или 1532 годы один из ор-га-ни-за-то-ров воз-ве-де-ния Джан-Али на пре-стол в Ка-зан-ском хан-ст-ве, 2-й вое-во-да в Вязь-ме (1534 год), ос-но-ва-тель млад-шей ли-нии 1-й вет-ви ро-да.

Сын И.Г. По-пле-ви-на- Мо-ро-зо-ва - Се-мён Ива-но-вич (? - 1556/57 годы), околь-ни-чий (1552 год), уча-ст-ник оса-ды и взя-тия Ка-за-ни в 1552 году.

Из стар-шей ли-нии 1-й вет-ви ро-да из-вест-ны де-ти В.Г. По-пле-ви-на-Мо-ро-зо-ва: Гри-го-рий Ва-силь-е-вич (? - около 1551/52 годы), боя-рин (1548 год), го-ло-ва (1538 год), 2-й вое-во-да (1539 год) боль-шо-го пол-ка «на бе-ре-гу» под Ко-лом-ной, уча-ст-ник Ка-зан-ских по-хо-дов, на-ме-ст-ник на Дви-не (1547 год), околь-ни-чий (1547 год), 1-й вое-во-да в Ниж-нем Нов-го-ро-де «за го-ро-дом» (1550 год); бу-ду-чи 1-м вое-во-дой пол-ка ле-вой ру-ки, ох-ра-нял стро-ив-шую-ся кре-пость Сви-яжск (1551 год);

Вла-ди-мир Ва-силь-е-вич Мо-ро-зов (? - ок. 1568 годы), боя-рин (1562 год), околь-ни-чий (1549 год), 4-й вое-во-да в Сви-яж-ске (1551-1552 годы), вхо-дил в чис-ло бо-яр, уп-рав-ляв-ших Мо-ск-вой в от-сут-ст-вие ца-ря (1553, 1555, 1560 годы), вое-во-да сто-ро-же-во-го пол-ка в Ка-лу-ге (1559 год), 2-й вое-во-да боль-шо-го пол-ка в Сер-пу-хо-ве (1561 год), уча-ст-ник По-лоц-ко-го по-хо-да 1562-1563 годыв хо-де Ли-вон-ской вой-ны 1558-1583 годы, в 1563 году вы-был из Бо-яр-ской ду-мы, по-пав в опа-лу, ве-ро-ят-но, из-за бли-зо-сти к князю А.М. Курб-ско-му, несколько лет про-вёл в за-клю-че-нии, за-тем каз-нён (по све-де-ни-ям Курб-ско-го), в 1568/69 году по при-ка-зу ца-ря Ива-на IV был сде-лан де-неж-ный вклад по его ду-ше в Си-мо-нов мон.;

Пётр Ва-силь-е-вич Мо-ро-зов (? - ок. 1580 годы), боя-рин (1553 год), уча-ст-ник Ка-зан-ских по-хо-дов (ра-нен при штур-ме Ка-за-ни в 1552 год), ря-зан-ский дво-рец-кий (1548-1550 годы), околь-ни-чий (1550 год), 1-й вое-во-да в За-рай-ске (1551 год), Прон-ске (1559 год), в Великих Лу-ках (1562-1563 годы), Смо-лен-ске (1565-67 годы, 1570 год), временный вое-во-да в Смо-лен-ске (вес-на 1554 год), 2-й вое-во-да в Ка-за-ни (1555-1556 годы), Де-ди-ло-ве (1559 год), Ту-ле (1560 год), Ко-зель-ске (1563 год), Брян-ске (1564 год) и Ниж-нем Нов-го-ро-де (1568-1569 годы), уча-ст-ник ря-да по-хо-дов русских войск во вре-мя Ли-вон-ской вой-ны 1558-1583 годы, по-хо-да оп-рич-но-го вой-ска на Нов-го-род (1569-1570 годы), с 1565 года член Бо-яр-ской ду-мы в зем-щи-не; Ев-до-кия Ва-силь-ев-на (? - не позд-нее 1576 года), же-на князя С.И. Ми-ку-лин-ско-го (из ро-да Ми-ку-лин-ских).

Сын П.В. Мо-ро-зо-ва - Ва-си-лий Пет-ро-вич (? - март 1630 годы), боя-рин (1607 год), уча-ст-ник рус.-швед. вой-ны 1590-1593 годов, 1-й вое-во-да в Ту-ле (1591 год), Пско-ве (1595-1597, 1615-1616 годы), околь-ни-чий (1601 год), вое-вал против Лже-дмит-рия I (1604 год), за-тем про-тив войск И.И. Бо-лот-ни-ко-ва (1606-1607 годы), 1-й вое-во-да в Ка-за-ни (1609-1611, 1627-1628 годы), уча-ст-ник Вто-ро-го опол-че-ния 1611-1612 годов, в 1616 году от-ра-зил на-па-де-ние шведских войск на Псков, 1-й су-дья при-ка-за При-каз-ных дел (1628 год), Вла-ди-мир-ско-го суд-но-го при-ка-за (декабрь 1628 год- март 1630 год), воз-глав-лял бо-яр-скую ко-мис-сию по управ-ле-нию Мо-ск-вой в от-сут-ст-вие ца-ря Ми-хаи-ла Фё-до-ро-ви-ча (май 1629 год).

Его сын - Иван Ва-силь-е-вич (? - 1670 годы), боя-рин (1634 год), 1-й вое-во-да в Бе-лой (1604 год; по-сле 1609-1615 годов) и в Ка-за-ни (1636-1639 годы), столь-ник (1613/14 год), рын-да (1618/19 -1621/22 годы); гла-ва Вла-ди-мир-ско-го суд-но-го при-ка-за (1634-1636, 1646-1648 годы), в 1635-1655 годы 25 раз воз-глав-лял бо-яр-ские ко-мис-сии по управ-ле-нию Мо-ск-вой в от-сут-ст-вие ца-ря, в 1655 году при-нял по-стриг с име-нем Ио-а-ким в Трои-це-Сер-гие-вом монастыре.

Его сын - Ми-ха-ил Ива-но-вич (? - март 1678 годы), боя-рин (1676 год), впер-вые упо-ми-на-ет-ся в 1648 году спаль-ни-ком на пер-вой свадь-бе ца-ря Алек-сея Ми-хай-ло-ви-ча, 1-й вое-во-да в Нов-го-ро-де (1670-1671 годы), Кие-ве (1677 год), 1-й су-дья Вла-ди-мир-ско-го суд-но-го при-ка-за (1674-1676 годы), по-след-ний пред-ста-ви-тель ро-да Морозовых по муж-ской ли-нии.

Из млад-шей ли-нии 1-й вет-ви ро-да из-вес-тен сын Я.Г. По-пле-ви-на-Мо-ро-зо-ва - Ми-ха-ил Яков-ле-вич Мо-ро-зов (? - 1573 годы), боя-рин (1549 год), впер-вые упо-ми-на-ет-ся в ка-че-ст-ве друж-ки на свадь-бе ца-ря Ива-на IV Ва-силь-е-ви-ча Гроз-но-го с А.Р. За-харь-и-ной-Юрь-е-вой (1547 год), на-ме-ст-ник в Пско-ве (1548 год), околь-ни-чий (январь 1549 год), уча-ст-ник Ка-зан-ских по-хо-дов (в 1552 году ко-ман-до-вал ар-тил-ле-ри-ей при взя-тии Ка-за-ни), член Ближ-ней ду-мы (1553-1561 годы, 1566-1570 годы), 2-й вое-во-да в Ту-ле (1555 год), 1-й вое-во-да в Смо-лен-ске (1562-1563 годы), Нов-го-ро-де (1572 год), уча-ст-ник Ли-вон-ской вой-ны 1558-1583 годов: от-ли-чил-ся как ко-мандующий ар-тил-ле-ри-ей под Ма-ри-ен-бур-гом (1558 год), 1-й вое-во-да в Юрь-е-ве (1563-1565 годы, опа-са-ясь его бег-ст-ва в ВКЛ по при-ме-ру кн. А.М. Курб-ско-го, царь взял в за-лож-ни-ки же-ну и де-тей М.Я. Мо-ро-зо-ва), брал Из-борск (1569 год), в 1572 году уча-ст-во-вал в по-хо-де на Ре-вель, в 1573 году по-тер-пел по-ра-же-ние и был ра-нен в сра-же-нии под Ло-де (1573 год). С 1565 год, по всей ви-ди-мо-сти, тре-тий боя-рин в зем-щи-не по-сле кн. И.Д. Бель-ско-го и кн. И.Ф. Мсти-слав-ско-го. Уча-ст-ник по-хо-да ца-ря в Нов-го-род зи-мой 1569/70 год и раз-гро-ма го-ро-да. В 1571 году вме-сте с кн. И.Д. Бель-ским обо-ро-нял Мо-ск-ву от на-бе-га крым-ско-го ха-на Дев-лет-Ги-рея I. Осу-ж-дён в свя-зи с так называемым де-лом кн. М.И. Во-ро-тын-ско-го и каз-нён вме-сте с же-ной и сы-новь-я-ми Ива-ном Боль-шим и Фё-до-ром.

Ве-ро-ят-но, имен-но его вну-ка-ми (по пред-по-ло-же-нию В.П. Жар-ко-ва, они яв-ля-лись деть-ми млад-ше-го сы-на М.Я. Мо-ро-зо-ва - Ива-на Глу-хо-го) яв-ля-ют-ся: Б.И. Мо-ро-зов; Глеб Ива-но-вич (? - 1661/62 годы), боя-рин (1638 год), на-чал служ-бу столь-ни-ком (1627 год), «дядь-ка» (вос-пи-та-тель) ца-ре-ви-ча Ива-на Ми-хай-ло-ви-ча (1633-1639 годы), в 1640-1659 годы 4 раза воз-глав-лял бо-яр-ские ко-мис-сии по управ-ле-нию Мо-ск-вой в от-сут-ст-вие ца-ря, 1-й вое-во-да в Нов-го-ро-де (1642-1645 годы), в Ка-за-ни (1649-1651 годы), уча-ст-ник русско-поль-ской вой-ны 1654-1667 годы, был же-нат на Ф.П. Мо-ро-зо-вой (уро-ж-дён-ной Со-ков-ни-ной).

Един-ст-вен-ный сын Г.И. и Ф.П. Мо-ро-зо-вых - Иван Гле-бо-вич (1650-1671/72 годы), столь-ник ца-ре-ви-ча Алек-сея Алек-сее-ви-ча (до 1670 года), скон-чал-ся, по всей ви-ди-мо-сти, от нерв-но-го по-тря-се-ния, свя-зан-но-го с аре-стом ма-те-ри 16(26) ноября 1671 года. Все вла-де-ния этой се-мьи Морозовых бы-ли кон-фи-ско-ва-ны.

Ос-но-ва-тель 2-й вет-ви ро-да - Иг-на-тий Ми-хай-ло-вич (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.). Из его сы-но-вей наи-бо-лее из-вест-ны: Гри-го-рий Иг-нать-е-вич Ко-зёл (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ник од-но-го из дво-рян-ских ро-дов Коз-ло-вых; Ми-ха-ил Иг-нать-е-вич Сал-тык (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ник Сал-ты-ко-вых; Иван Иг-нать-е-вич Глу-хой (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ник ли-нии Глу-хо-вых-Мо-ро-зо-вых; Ти-мо-фей Иг-нать-е-вич Скря-ба (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ник ли-нии Скря-би-ных-Мо-ро-зо-вых.

Из-вес-тен сын Т.И. Мо-ро-зо-ва Скря-бы - Иван Ти-мо-фее-вич Скря-бин-Мо-ро-зов (? - не ра-нее 1508 года), в чи-не по-стель-ни-ка со-про-во-ж-дал великого князя мо-с-ков-ско-го Ива-на III Ва-силь-е-ви-ча в Нов-го-род (1495 год), при-сут-ст-во-вал на свадь-бе князя В.Д. Холм-ско-го (1500 год), вое-во-да и, оче-вид-но, боя-рин уг-лич-ско-го кн. Дмит-рия Ива-но-ви-ча Жил-ки, 2-й вое-во-да боль-шо-го пол-ка в по-хо-дах русских войск из Се-вер-ской зем-ли (1507 год) и из Ста-ро-ду-ба (1508 год) во вре-мя русско-ли-товской вой-ны 1507-1508 годов.

Ос-но-ва-тель 3-й вет-ви ро-да - Да-выд Ми-хай-ло-вич (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ник Да-вы-до-вых-Мо-ро-зо-вых. Из-вес-тен его сын - Дмит-рий Да-вы-до-вич (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), уг-лич-ский боя-рин (начало 1480-х годов), на-ме-ст-ник кн. Ан-д-рея Ва-силь-е-ви-ча Боль-шо-го (Го-ряя) в Зве-ни-го-ро-де (1462-1469 годы), 1-й на-ме-ст-ник в Ко-ст-ро-ме (1470-1490-е годы). Из-вес-тен так-же его внук - Иван Кон-стан-ти-но-вич Зу-ба-тый (? - по-сле 1548 года), 1-й на-ме-ст-ник в Ру-се (1547 год).

Ос-но-ва-тель 4-й вет-ви ро-да - Бо-рис Ми-хай-ло-вич (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.). Из его сы-но-вей наи-бо-лее из-вест-ны: Ва-си-лий Бо-ри-со-вич Туч-ко (? - не позд-нее 1497 год) и Иван Бо-ри-со-вич Туч-ко (гг. рож-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ни-ки Туч-ко-вых; Се-мён Бо-ри-со-вич Брю-хо (? - 1515 год), боя-рин (не позд-нее 1508 года), на-ме-ст-ник в Нов-го-ро-де (1475 год), по-сол к крым-ско-му ха-ну Менг-ли-Ги-рею I (1486 год), околь-ни-чий (не позд-нее 1498 года), по-стель-ни-чий (1501/02 год), ок. 1508 года при-нял по-стриг в Трои-це-Сер-гие-вом монастыре с име-нем Се-ра-пи-он.

Сын по-след-не-го - Иван Се-мё-но-вич Брю-хо-во-Мо-ро-зов (? - не ра-нее 1538 года), околь-ни-чий (1535 год), в 1500 году при-сут-ст-во-вал на свадь-бе кн. В.Д. Холм-ско-го, 2-й (1513/14 год), 1-й (1514/15 год) на-ме-ст-ник в Великих Лу-ках, в 1523-1525 годы на-хо-дил-ся с по-соль-ст-вом в Ос-ман-ской им-пе-рии, нов-го-род-ский дво-рец-кий (1526-1530 годы, 1538 год), вое-во-да в Ниж-нем Нов-го-ро-де (1536 год).

Ос-но-ва-тель 5-й вет-ви ро-да - Ва-си-лий Ми-хай-ло-вич Шея (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), ро-до-на-чаль-ник Шеи-ных.

Из по-том-ков Ва-си-лия Ту-ши из-вест-ны его вну-ки: Иван Фи-ли-мо-но-вич Мо-ро-зов (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), пре-док дво-рян-ско-го ро-да Чог-ло-ко-вых; Се-мён Фи-ли-мо-но-вич Мо-ро-зов (гг. ро-ж-де-ния и смер-ти не-изв.), пре-док дво-рян-ско-го ро-да Шес-то-вых. Их пле-мян-ник - Яков Кон-стан-ти-но-вич Мо-ро-зов Жест (? - не ра-нее 1434 года), в 1433/34 году вхо-дил в со-став дво-ра великого князя мо-с-ков-ско-го Юрия Дмит-рие-ви-ча, воз-мож-но, его дво-рец-кий. Из его сы-но-вей наи-бо-лее из-вес-тен Ми-ха-ил Яков-ле-вич Ру-сал-ка (Мень-шой) (? - около 1500/01 года), боя-рин (1490 или 1495 годы), дво-рец-кий великий князь мо-с-ков-ско-го Ива-на III Ва-силь-е-ви-ча (не позд-нее 1475 - не ра-нее 1479 годов), в 1490 году вёл пе-ре-го-во-ры с ли-товскими по-сла-ми, в 1493 году - с но-гай-ски-ми, в 1495 году со-про-во-ж-дал Ива-на III в его по-езд-ке в Нов-го-род. Из его сы-но-вей наи-бо-лее из-вес-тен Ан-д-рей Ми-хай-ло-вич Ру-сал-кин (? - по-сле 1508 года), ве-ро-ят-но, дво-рец-кий великого князя мо-с-ков-ско-го Ва-си-лия III Ива-но-ви-ча (1507-1508 годы).

Дополнительная литература:

Ло-ба-нов-Рос-тов-ский А.Б. Рус-ская ро-до-слов-ная кни-га. М., 1895. T. 1;

Зи-мин А.А. Со-став Бо-яр-ской ду-мы в XV-XVI вв. // Ар-хео-гра-фи-че-ский еже-год-ник за 1957 год. М., 1958;

Зи-мин А.А. Фор-ми-ро-ва-ние бо-яр-ской ари-сто-кра-тии в Рос-сии во вто-рой по-ло-ви-не XV - пер-вой тре-ти XVI в. М., 1988;

Ве-се-лов-ский С.Б. Ис-сле-до-ва-ния по ис-то-рии клас-са слу-жи-лых зем-ле-вла-дель-цев. М., 1969;

Янин В.Л. К во-про-су о про-ис-хо-ж-де-нии Мо-ро-зо-вых // Ис-то-рия и ге-неа-ло-гия. М., 1977;

Паш-ко-ва Т.И. Ме-ст-ное управ-ле-ние в рус-ском го-су-дар-ст-ве пер-вой по-ло-ви-ны XVI в. М., 2000.

Первое упоминание о селе Дубровицы относится к 1627 году. В Переписных книгах Перемышльской церковной десятины, объединявшей несколько десятков приходов, значится: " В Молоцком стану за боярином Иваном Васильевичем Морозовым старинная вотчина село Дубровицы на реке Пахре, усть речки Десны…" И.В.Морозов был представителем одного из старейших боярских родов, связанных с Москвой ещё с середины 14 века. Лучшие подмосковные земли более трехсот лет принадлежали этой фамилии. Многие Морозовы достигали высоких должностей на службе у московских князей и государей. Боярин Борис Иванович Морозов был воспитателем будущего царя Алексея Михайловича, а затем и его ближайшим советником.
Неплохо складывалась карьера и его дальнего родственника, владельца Дубровиц Ивана Васильевича Морозова. В ту пору, когда в старинных документах встречаются упоминания о Дубровицах, он возглавлял Владимирский судный приказ, который занимался разбором тяжб и взысканием налогов.
Невелики были Дубровицы в 1627 году. В описи значится двор боярский, где жил сам хозяин, а так же "двор коровий с деловыми людьми". Шесть крестьянских дворов пустовало. "А в селе церковь Илья Пророк деревяна клецки, а в церкови образы и книги и свечи и на колокольнице колоколы и всякое церковное строение вотчинников, - отметил патриарший учётчик заботу боярина, а у церкви во дворе поп Иван Фёдоров, а во дворе дьячок и просвирница".

Усадьба Дубровицы расположена на территории современного подмосковного города Подольск. Дубровицы сопровождает множество таинственных легенд и преданий. Легенда о посаженных Петром 1 деревьях во-время его пребывания в усадьбе, история о графе Дмитрие-Мамонове - Дубровицском затворнике, предания о семействе князей Голицыных, проживавшем в имении.
Удивительна и необычна для России архитектура - церкви Знамения, расположенной на территории усадьбы Дубровиц.
Дубровицкая церковь стоит на возвышении у слияния рек Десны и Пхры, образующем живописный пологий мыс на встрече рек. Вдоль возвышения, внизу тянется прекраснейшая тенистая липовая аллея с древней мощёной каменистой дорогой, а берега рек обрамляют раскидистые вётлы. Подольчане всегда любили отдыхать на этих берегах. Видно место слияние равнинных водных потоков и вправду обладает таинственной энергетикой, всегда притягивающей сюда людей. И сегодня, на обширном лугу часто проводятся народные празднества и традиционные гуляния.
На противоположном берегу высится тёмной стеной корабельный сосновый бор. С детства запомнил картину отца изображавшую этот чудесный Подольский бор и журчащую на каменистых перекатах реку у его подножия.
Посреди этого природного великолепия высится храм в необычном для России итальянском стиле с вычурными, испещрёнными ажурной резьбой растительного орнамента стенами, вершина храма увенчивается сложным золотым ажурным куполом, похожим на Российскую корону, с православным крестом на вершине, блистающим в лучах солнца. В солнечный день, кажется, что там - в солнечных слепящих бликах собирается какая-то неведомая энергия и освещает собой всю Подольскую округу. Не раз высказывалось предположение, что внутренние рельефы дубровицкого храма созданы на несколько лет позже, чем наружная белокаменная скульптура. Догадка эта казалось чрезвычайно привлекательной. Она позволяла обосновать гипотезу об участиях в работах артели итальянских скульпторов, приехавших в Москву вместе с архитектором Доменико Трезини 31 августа 1703 года. "Мастера резного дела италианцы: Пётр Джеми, Галенс Квадро, Карп Филари, Доменико Руско и Иван Марио Фонтана, - привел имена известный историк начала 19 века А.Ф.Малиновский. Их работу можно увидеть в летней церкви Богоявленского монастыря, а также снаружи и внутри Меншиковой башни и Дубровицкой церкви".

Владельцы усадьбы
Непопулярные в народе реформы Алексея Михайловича, который во многом следовал советам Б.И. Морозова, привели в 1648 году к грозному медному бунту. После кровавой расправы над восставшими в царском окружении рассудили так: временно удалить от Алексея Михайловича бывшего воспитателя и заменить его другим преданным человеком. Выбор царя пал на Ивана Васильевича Морозова, которому без задержки был пожалован высший придворный титул ближнего боярина.
Сохранилась составленная незадолго до этих событий окладная запись по имени И.В. Морозова.
Боярин Иван Васильевич дожил до преклонных лет. Перед смертью он постригся в монахи под именем старца Иокима, а свою подмосковную вотчину - "село Дубровицы, да село Ерино" - завещал в 1656 году дочери Аксиньи.
Аксинья (или Ксения) Морозова вышла замуж за князя Ивана Андреевича Голицына. С этого времени вотчина переходит к его фамилии. По заказу супругов в Дубровицах в 1662 году был поставлен новый деревянный храм, где богослужение велось до 1690 года.
Дочь старца Иокима прожила, по одним сведениям, до 1670 года и была погребена в Троицком монастыре. В другом списке голицынской родословной говорится, что она приняла постриг в московском Георгиевском монастыре и прожила там ещё несколько лет под именем монахини Евфимии.
Древний род князей Голицыных (третья его ветвь) дал России знаменитого деятеля Петровской эпохи Бориса Алексеевича Голицына.
Голицын законно гордился дубровицким шедевром. Именно он задумал строительство, выбрал достойных мастеров. Бывая подолгу в усадьбе, он наверняка вникал во многие художественные детал и вмешивался в ход работ. Борис Алексеевич, безусловно, неплохо разбирался в искусстве, и любая его прихоть могла существенно повлиять на развитие общего замысла усадебной ыцеркви.
На значительную роль Галицына в разработке замысла храма в Дубровицах указывал в начале прошлого века священник С.И.Романовский. В упомянутой нами словарной статье, написанной, правда, почти через сто лет после освящения церкви, он отмечал, что она построена "по плану и воле созидателя".